Сегодня DIGITAL OPERA SAINT-PETERSBURG уже больше,чем конкурс, — это полигон для современных технологий и не только в российском театре, но и в музейной сфере, — считает редакция GREY CHIC MAGAZINE.
Опера — слияние поэзии, музыки, вокала, актерской игры и визуального искусства, объединяющее талант и стремление к совершенству. Традиция оперы насчитывает более четырех веков, но и сегодня это искусство продолжает жить и трансформироваться, отвечая на вызовы современности. В Петербурге уже пятый год проходит конкурс Digital Opera, в рамках которого молодые художники создают собственные интерпретации классических произведений, используя самые актуальные технологии и возрождая интерес к старинному искусству среди молодежи. Сегодня Digital Opera Saint-Petersburg уже больше, чем конкурс, — это полигон для современных технологий не только в российском театре, но и в музейной сфере. Редакция GREY CHIC Magazine поговорила с основательницей и генеральным продюсером проекта Надеждой Абрамовой, арт-директором Сергеем Новиковым и директором Всероссийского музея Пушкина Сергеем Некрасовым, о том, как цифровые технологии преображают традиционные искусства
М.: Давайте начнем с самого начала. Как возник проект Digital Opera?
Н. А.: Появился проект уже почти пять лет назад, за год до пандемии, — появился от простой потребности времени. Тогда еще слово digital не было таким популярным и распространенным. Дело в том, что я очень люблю оперу, как до этого любила высокую моду. Когда ты что-то любишь, то обязательно стремишься к совершенству. Волшебство в опере без современных технологий невозможно: походы в театр и уныние от серого оформления, от картинности прошлых веков уже немного разочаровывают. И хотелось, чтобы в опере все вещи становились волшебством — с помощью цифровых технологий это сейчас и происходит: моментальные превращения, мгновенная смена декораций и необыкновенная красота. Цифровые технологии позволяют создать на сцене волшебные миры — так и родилась Digital Opera.
М.: С чего начался ваш интерес к опере?
Н. А.: Я изначально режиссер драматического театра, двенадцать лет проработала в Молодежном театре на Фонтанке, потом много лет занималась съемками моды в Париже и в Милане… Мне кажется, любовь к опере появилась очень закономерно, потому что в опере соединено все: потрясающее пение артистов, музыка, которая создавалась веками, замечательные оркестры, сценография, голос, танец — вот чего там нет? В опере есть все.
М.: И даже текст.
Н. А.: Есть и текст, вы совершенно правы. С годами душа меняется, развивается, ты все тоньше ощущаешь искусство, все больше радуешься природе. Все лучше чувствуешь музыку, пение. В какой-то момент, видимо, я созрела для оперы. И созрела, как сейчас помню, в Мариинском театре на «Хованщине». Это было какое-то чудо, как откровение, нахлынула такая радость и такое счастье, совершенно небывалое. Конечно, мне хотелось это повторить. Так я стала любителем оперы, а потом уже пришла мысль создать фестиваль.
С. Н.: Мне не надо было попадать в оперу в какой-то момент, чтобы у меня где-то щелкнуло: у меня это было с детства. Я рос в Мариинском театре, сначала это были балеты, потом оперы и так далее.
Н. А.: Кому-то везет!..
С. Н.: Это мое большое счастье.
Н. А.: Наш фестиваль держится уже четыре года, и второй был самый сложный. Сергей тогда присоединился, помог, сделал очень интересное решение. В первый год показы были масштабными: и в Эрмитажном театре, и в Михайловском, и в киноцентре «Родина», а на второй год началась пандемия. Мы тогда нашли площадку: сцену Концертного зала Института кино и телевидения — очень важное для нас соединение. На третий год, когда были «Ромео и Джульетта», Сергей выбрал очень интересную площадку — это Яани Кирик, лютеранская церковь рядом с Мариинским театром. Там белые сцены и во всё пространство 3D-проекция — мэппинг.
С. Н.: А когда фестиваль был посвящен Петру I, естественно, нужно было опять идти в Эрмитаж, потому что у этой площадки сцена находится в том месте, где проходило прощание с его телом.
М.: Какие творческие задачи в оперном театре сегодня можно решить при помощи технологий?
С. Н.: Технологии — это ведь инструмент. К примеру, сейчас мы работаем над спектаклем «Мастер и Маргарита» в Самаре. Это будет мировая премьера — опера Слонимского. Она звучала только в концертном исполнении в Михайловском театре, а в Самаре мы решили сделать полноценный спектакль. И здесь действительно нужна цифровая сценография, просто в силу гигантского произведения «Мастер и Маргарита», в котором надо по щелчку отправиться в Москву, в Ершалаим… Можно сделать огромное количество задников, но зачем, когда это можно гораздо технологичнее и интереснее решить с помощью цифры. Просто так даже удобнее. Владеть этим инструментом необходимо. Совершенно новая краска, ее грех не использовать.
Н. А.: Цифровой мир в театре — веяние времени. Этого не избежать, хотим мы или нет. Так будет. Но законы театра в данном случае не меняются. Как классическая сценография должна работать на идею и смысл, которые вносит режиссер и автор, так и цифровая технология живет абсолютно по тем же законам. Мы не ломаем — мы сохраняем. Наш фестиваль и создан для сохранения классического искусства, для его возрождения. Возрождения интереса к нему через цифровые технологии, в том числе у молодежи. Нам очень важно, что наш проект в том числе образовательный. Мы не просто объявляем конкурс. У нас проходят мастер-классы онлайн, создана целая образовательная программа. Институт кино и телевидения — наш партнер, но работаем мы со многими университетами. Это и ИТМО, и Академия Штиглица, и Университет Технологий и дизайна, и Высшая школа менеджмента… У нас есть лаборатория, в которой мы проверяем, экспериментируем, пробуем новинки, технологии. Но в то же время мы берем за основу, что мы доносим классическое искусство — сохраняя его — современным языком.
С. Н.: Порой молодой зритель даже не знает, что в опере интересно. Когда он придет, то увидит, может быть, не старую дырявую кулису, а что-то другое. И скажет: «Вау!»
Н. А.: В этом году мы с Сергеем побывали на Вахтанговском фестивале театральных менеджеров. Ездили на фестиваль «Видеть музыку» к Георгию Исаакяну — главному режиссеру театра имени Сац. Там собираются все менеджеры и директора театров в России — мы популяризируем наш опыт и наши знания.
С. Н.: Так мы получаем живой отклик. Представьте, Вахтанговский фестиваль — это все театральные менеджеры России. Раз есть такое явление, почему бы не приблизиться? Хотя бы посмотреть, что это такое. Опять же, по результатам прошлого года мы вошли в пятерку лучших цифровых проектов России в номинации «Лучшая коллаборация» Международной премии «Культура он-лайн». Это довольно серьезно, потому что нашим конкурентом была, например, Третьяковка.
М.: Получается, что вы становитесь для театров России провайдерами технологий и идей?
С. Н.: Да, это так. В театре есть глобальная проблема. Есть концерты, шоу, где классные специалисты все здорово делают, что-то мигает — целый мир. А в театре такого крайне мало, потому что нет специалистов, я просто по опыту знаю. Есть видеоинженер, который умеет подвинуть проектор или, может быть, линзу прикрутить. Но дальше — беда. Сегодня мы стараемся показать театру, что существуют подобные инструменты.
М.: Опера — достаточно консервативное искусство. Ваш подход вдохновляет многих людей, но наверняка есть кто-то, кому инновации не близки?
Н. А.: Безусловно, есть люди, которые придерживаются, скажем так, старой школы. Но протест возникает только тогда, когда цифровые новинки входят в конфликт с решением режиссера, с исполнителями. Если оформление мешает артисту или музыкантам исполнять музыку, решать режиссерскую задачу, тогда да. А если это все работает на смысл, на идею, на артистов, то кто же будет против? Есть ли недовольные? Я вам хочу сказать, что есть. И это мы очень хорошо увидели в Университете кино и телевидения, когда пригласили очень много солидных людей: сценографов, режиссеров… И если молодежь говорила: «Да! Давайте!», то солидные люди смотрели на все это и ругали нас страшно. Но прошел конкурс, и они изменили свое отношение. И все чаще можно было услышать: «А знаешь, интересно». Сценограф, которому уже за семьдесят, сказал: «Я для себя очень многое возьму». Старшее поколение тоже смотрит, учится и начинает понимать другой язык. Происходит обмен. После каждого нашего конкурса — после каждого! — молодежь приглашают на работу в серьезные театры.
С. Н.: Digital Opera не просто фестиваль или какое-то явление. Первое и главное — это слово «сообщество». Сообщество людей. Мы начинаем не только со студентов, мы начинаем с детей. Мы будем сотрудничать с Аничковым дворцом, со студией Эрмитажа и с теми, кто еще захочет к нам присоединится. Мы создаем сообщество, где с детства и до серьезной карьеры можно всем между собой общаться. У нас собираются профессионалы в высшей степени. Это лауреаты «Золотой маски», представители сценографии, директора — серьезное большое сообщество людей, которые добились многого. Они могут поделиться и со студентами, и с детьми. Самое главное — это сообщество. С него начинаются и творческие поиски, и попытки открыть оперу по-новому. Собственно, в диалоге и рождается понимание, как действовать дальше.
Еще очень важно, что этот диалог можно устроить не только в личном присутствии. Наш прекрасный член жюри Мартин Понс из Cirque du Soleil был в Аргентине. Совершенно спокойно посмотрел то, что мы показывали. Друг нашего фестиваля Умберто Фанни посмотрел конкурс в Омане. И все эти нити, если так можно сказать, шли в Петербург.
М.: Важно ли то, что местом рождения проекта стал именно Петербург?
С. Н.: Да. Любое явление, такое как Digital Opera, должно иметь порт приписки. И лучше, по-моему, не придумаешь, чем порт приписки — Санкт-Петербург. Я говорю коллегам, когда приглашаю в жюри: это петербургское явление. В Петербурге, помимо архитектуры, музейности, всегда было что-то инновационное. Если посмотреть на развитие Петербурга… Все передовые технологии появлялись здесь. Петербург всегда принимает новое.
М.: В этом году конкурс Digital Opera будет посвящен Пушкину, который тоже неразрывно связан с Петербургом.
Н. А.: Да. Мы хотим сделать «Лукоморье XX века».
С. Н.: В музее на Мойке, 12 сохранились рисунки, сделанные не профессиональными художниками, а детьми. Это именно дети XX века, их рисунки собирали с 1937 года. Еще есть архив Аничкова дворца, тоже очень крупный. Мы все это соединяем и создаем мультфильм «Лукоморье XX века». И есть дети, которые рисуют сейчас по нашему заданию, — мы можем посмотреть, как дети изменились за эти почти сто лет.
Н. А.: Будет «Лукоморье XXI века». И дальше мы приходим так постепенно к профессиональному конкурсу Digital Opera в апреле 2024 года в Александринке, на этой великой площадке — пять лет нам все-таки.
М.: У Пушкина юбилей и у вас.
Н. А.: Да. Дальше с шестого июня 2024 года мы переходим в музей на Мойке, 12 — там у нас много планов. И 19 октября 2024 года мы будем делать праздник в лицее и открытие выставки. Об этом больше Сергей Михайлович расскажет.
М.: Сергей Михайлович, как начались отношения
Digital Opera и музея Пушкина?
С. М.: Однажды мы были на приеме во французском
консульстве — сидит Надежда, одна, скучает. Я подошел к ней и присел рядом. Так все и началось.
Н. А.: На самом деле не так. Конечно, во французское
консульство мы часто с вами ходили и что присаживались вы — верно. Я в ту пору выпускала программу «Мужское начало», и первый сюжет всегда был посвящен какому-нибудь уникальному мужчине, который очень много добился в жизни. Тогда у меня свежа была память о работе в Молодежном театре, я ходила в дирекцию через Фонтанку, 118, и видела разрушенный
коммунальный дом. Мы все время, чертыхаясь, ходили
по этим кирпичам, а Сергей Михайлович восстанавливал музей Державина.
С. М.: Это была коммуналка, страшная. Трубы лопались, все заливало, постоянно приезжали аварийные машины. Ее начали расселять. И вот в середине ноября нам дают деньги, и немалые, их надо потратить до конца года. Как поступить? Для того чтобы начать работы, нужно распоряжение губернатора. Я подъехал к нему и говорю: «Вот, Владимир Анатольевич, все уже готово, есть деньги, нужно распоряжение». Распоряжение
появилось только через девять месяцев, а деньги необходимо быстро реализовать. Я думаю: как же быть и что мне делать? Пришел в КГИОП и говорю: «Такая ситуация, надо начинать работы, у нас все есть, везде все согласовано». Мне говорят: «Нет, без распоряжения губернатора нельзя». — «Хлам-то можно из дома вынести?» — «Хлам-то можно». И подписали разрешение
на «устранение позднейших наслоений». А там ржавые
трубы, унитазы, какие-то двери, которые уже не функционируют. Ломать все, немедленно! За три дня мы все
сломали, и остались гигантские залежи хлама с одной
стороны дворца и с другой. Приезжает начальник: «Что
вы сделали? Мы вас сейчас…» Пригрозил прокуратурой. А что мы сделали? У нас все согласовано с КГИОПом. То, что стоит, стены XVIII века — сам дворец, а весь хлам, который вы видите, — «позднейшие наслоения». Попросили убрать поскорее. Короче говоря, нам это удалось. Мы почти двадцать четыре года делали
музей Державина: сначала дом, потом сад. Зато теперь
вся усадьба в нашем ведении.
Н. А.: Видите, какой человек, какой герой. Восстановил
просто из груды кирпичей. Ну как про такого человека — а это еще малая доля того, что он сделал, — не снять сюжет? Вот так и познакомились. За двадцать лет много чего произошло, можно долго рассказывать. Но Сергей Михайлович ходил на нашу Digital Opera.
С. М.: Да, и мне понравилось. Я подумал, что если
Петр — герой, то Пушкин — тоже герой. А Пушкин и
Петр вообще неразделимы. Посмотрел и сказал: «Наступят эти июньские дни будущего года, а что мы покажем, чтобы народ пришел?»
М.: И вы решили объединить свои усилия по празднованию юбилея Пушкина с Digital Opera?
С. М.: Да. Мы решили сосредоточиться на двух вещах:
на сказках Пушкина и на его личных вещах. Дело в том,
что наш музей — самый первый пушкинский музей в
России. Первый экспонат датируется 3 марта 1855 года.
Михаил Лукьянович Яковлев — он с Пушкиным учился,
был лицейским старостой, собирал все реликвии по
Пушкину, по лицею. Он был одинокий человек, уже немолодой. Поэтому он пришел к другому общему другу и
соученику, который не очень любил Пушкина, но понимал, что это такое, — к Модесту Андреевичу Корфу, директору Публичной библиотеки, и сказал: «Вот я принес
сюда, в библиотеку, чтобы тут хранилось». Решили создавать музей Пушкина. Пройдет пять лет, и мы будем
праздновать его 150-летие. Это еще надо пять лет прожить, не всегда получается, но будем надеяться. На протяжении почти полувека наш музей был единственным в
стране, поэтому все потенциальные экспонаты несли к
нам. В итоге у нас все личные вещи Пушкина, у нас все
шедевры от Карла Брюллова до мирискусников — вся
творческая энергия, толчок, который дал Пушкин. И
тут нам пришла в голову хорошая мысль. На Мойке, 12,
напротив нашего здания, есть место, которое называется Биронова конюшня — Бирон владел этим домом.
Там есть пространство, в котором мы будем не только
продавать билеты, но и откроем музейный магазин и небольшой буфет. И там же мы придумали три… Я, знаете,
родился в первой половине прошлого века, поэтому то,
что мы там придумали, как это называется?..
С. Н.: «Личные вещи» — это VR-версия личных вещей.
Там не только VR-очки, мы планируем еще экран сделать... Это оцифровка и фантазийное решение личных
предметов Пушкина.
С. М.: У нас же очень большая посещаемость. Я уже
устал всем говорить, что Пушкин жил не в Зимнем дворце, у него комната — 25 кв. м. Извините, мы не можем
вместить больше двадцати человек. Люди стоят в очереди, они купли билет, и они не знают, чего делать. Им
надо где-то ждать. Пусть они посмотрят эту историю, а
потом зайдут и кое-что из этого увидят в экспозиции,
одну треть примерно. Всякие золотые вещи, перстни
пушкинские они не увидят, а тут на экране будет видно
более подробно.
Н. А.: Второй наш совместный проект — лицей.
С. М.: Когда завершалась Великая Отечественная война, товарищ Сталин вызвал Сергея Ивановича Вавилова
и сказал: «Я знаю, что вы физик, но вы вполне можете
руководить Академией наук, поэтому будете руководить Академией наук». Сергей Иванович сделал хорошую вещь: он подал записку о том, что если в Англии в
Стратфорде есть город Шекспира, а в Веймаре и вокруг
есть город Гете, то почему бы не быть городу Пушкина
в Царском Селе. Такая идея всем понравилась. За четыре года сделали огромную экспозицию, посвященную
жизни и творчеству Пушкина, временно разместили в
Александровском дворце. В 1945 году приняли решение создать музей, но к 1949 году 90 % жилого фонда было разрушено...
Люди жили во всех уцелевших помещениях, в том числе и в лицее. Что самое главное нам нужно показать? Немножко быт, Пушкин, Пущин, друзья-декабристы, спальни их на четвертом этаже, две комнатки. И, конечно, большой зал лицея, где была церемония открытия, закрытия лицея и где перед Державиным читал Пушкин. Так и сделали, и в 1949 году торжественно открыли лицей. Дальше прошло много-много лет, и, наконец, в 1966-м году начался грандиозный капитальный ремонт. Все здание было освобождено, людей расселили. Восстановили по чертежам весь третий этаж: и учебные классы, и зал, и так далее. Полностью весь коридор четвертого этажа, дортуары. А второй этаж оказался вне этого внимания, он оставался пустым. Как его использовать? Пусть будет выставочное пространство. А что там было? Очень интересные вещи. Там была, например, шинельная. Дальше — столовая, дальше — аптека и госпиталь (они больше там притворялись, чем болели). Мальчики очень любили свой лицей, стихи писали, не один Пушкин. Например, что такое была столовая? «Лицей — не одни лишь священные стены. Где столько мы прожили радостных лет; Звонок и молитва, часы “перемены”; Царя Александра в столовой пор — трет…» Используя это описание, мы реконструируем столовую, вешаем портрет царя Александра — Сергей уже все нарисовал. 80 % наших посетителей — школьники, им скучно. Они оживляются только в зале, где висит табель успеваемости. Они узнают, что Пушкин был троечник, и сразу считают его «своим человеком». Нам надо рассказать, как жили лицеисты. И если третий и четвертый строго выдержаны, все как было, то второй этаж есть возможность наполнить виртуальной жизнью. Понимаете, какая штука получается. Впервые музей открыли в 1949 году. Следующий этап — второй, третий этажи. И наконец, нам выпала честь завершить музеефикацию вот этого самого удивительного музея, которая растянулась на 75 лет.
Н. А.: Принцип нашего фестиваля — не только давать информацию, но и решать задачу через эмоциональные образы. «Личные вещи» — не просто VR-версия одной вещи, там будет целая история, художественно придуманная. Как эта вещь жила. Точно так же и в лицее. Чтобы молодежи было интересно, необходимо решать через задачу именно эмоциональные образы, а не просто рассказать.
С. Н.: В случае музея мы не только делаем цифровые решения. Например, это может быть даже ростомер. Ребенок подходит и видит, какого роста были Пушкин, Пущин. Чтобы с самого начала было знакомство с таки — ми же живыми ребятами. И пока ты идешь по выставке, ты все больше убеждаешься, что это такой же ребенок по сути, как ты.
М.: Сергей Михайлович, вы руководите музеем уже почти сорок лет. Чувствуете ли вы на себе миссию как проводник творчества Пушкина в будущее? Что для вас эта работа, которой вы занимаетесь в музее Пушкина?
С. М.: Как-то в интервью меня спросили: «Кем бы вы хотели быть, если бы вы не были директором музея Пушкина?» Я сказал: «Тогда я хотел бы быть директором музея Пушкина». «А почему?» Ответил я тоже коротко: «Потому что каждый человек должен быть на своем месте и заниматься своим делом». Понимаете, какая вещь. Я родился в Царском Селе. Я еще читать-то не умел, но цитаты на памятнике Пушкину, которые мне читали, тут же запоминал. Мне читали «Сказку о царе Салтане» — я был в полной уверенности, что, вот, дворец полуразрушенный — там и жил царь Салтан. Я видел реставрацию Екатерининского дворца — мое первое место работы, кстати, я там с 1967 года начал водить экскурсии. Лицей меня очень увлекал. Я посещал все праздники, потом сам стал принимать в них участие. И вот я вырастал, и все это вырастало. Это фантастическое неразрывное единство. Миссия… Никогда этого не чувствовал. Просто занимаюсь любимым делом, тем, что мне нравится. А нравится мне это по — тому, что у меня это получается. Если я что-то делаю и у меня это не получается — мне это жутко не нравится. Я просто испытываю удовольствие от того, чем занимаюсь. И это самое главное. Конечно, удовольствие удовольствием, но я чувствую и ответственность: дело-то серьезное. Я всегда очень уповал на помощников, сотрудников, заместителей. Команда была надежная. Сейчас они стали умирать, это грустная тема, но тем не менее, мы многое успели сделать. Само время нам очень помогло. Когда началась перестройка, оказалось возможным открыть новые страницы, открыть шлюзы для потомков Пушкина, которые живут за пределами нашей страны. Я их принимал в Петербурге в 1988 году, потом мы сделали о них первый сериал. Было смешно: пришел ко мне человек, который занимался нефтепереработкой. Англичанин, Пол Дэвис. Где я и где нефтепереработка? «Посоветуйте, где тут что у вас по моей части, с кем связаться?» Я понятия не имею. Говорю: «Дай деньги, надо в Англии снимать английских потомков Пушкина, а денег нет». — «Сколько нужно?» — «Гостиница нужна, микроавтобус и на проживание». — «Хорошо, поехали». И мы проникли туда, куда никого никогда не пускали, были, например, у герцога Вестминстерского. Сделали четырнадцать фильмов о Пушкине, о Ганнибале, об их потомках. О Ганнибале снимали и в России, и в Эстонии, и во Франции — везде, где он наследил, а потом еще и в Африке. Все было серьезно организовано — время помогло сделать то, чего никогда бы не было при других условиях и обстоятельствах. М.: Надежда, Сергей, если охарактеризовать тремя словами ваш проект и деятельность в рамках Digital Opera, какими они будут? С. Н.: Жизнь как чудо. Н. А.: Я считаю, Сергей придумал гениальный лозунг нашего фестиваля: «Жизнь как чудо». Потому что радость восприятия и жизни, и Пушкина — она очень важна. Наш фестиваль относится к жизни, как к чуду, потому что, как сказал Сергей Михайлович, мы все трое занимаемся тем, что страстно любим.
